Метафора «клещей» в одном богослужебном тексте. М.В. Каткова

У всех у нас в течение жизни накапливаются самые разнообразные вещи, и чем быстрее темп времени и чем более одноразовыми становятся вещи, тем больше почему-то они копятся. Боремся мы  с этим одинаково – сначала распихиваем по антресолям и на балкон, потом посылаем в ссылку на дачу -  сначала в дачный дом, а потом в какой-нибудь сарай или на чердак. А если в семье случается переезд, а то и несколько, то дачи, чердаки и сараи оказываются набитыми под завязку.  Помню, как в один из относительно свободных и пасмурных летних дней я решительно приступила к сараю, решив дать бой этой энтропии беспорядка и хаоса и вознамерившись набрать вещей на вывоз на небольшой грузовичок. Подготовив чердак с замечательными полками и пустыми коробами и чувствуя себя директором небольшого логистического предприятия,  приступила решительно к бою, но после пары часов, проложив путь до бабушкиного сундука,  застыла перед ним с величайшим изумлением. Чего там только не было – и старинный утюг на углях, и непонятные мне ребристые доски, и всякие деревянные штуковины, диковинные металлические гири в несколько пудов, удивительные инструменты и даже кузнечные клещи. На меня напал такой же ступор, как при разборе библиотеки, когда вдруг вместо того, чтобы  систематизировать книги и раскладывать по темам, застреваешь на чем-то очень интересном и начинаешь с увлечением перелистывать страницы. Неужели в моем роду были кузнецы, - думала я  и представляла себе наковальню, увесистый молот и какого-то очень сильного и красивого моего предка-кузнеца.  


Диковинные клещи с длинными концами меня заворожили. Вся моя затея с логистикой рухнула. Теперь мне не терпелось быстрее встретиться с отцом и досконально выспросить про все кузнечные дела в нашем роду. Тем более, что недавно после  обнаружения в интернетных архивах сестры моего деда по матери потрясающей фотографии большой семьи, где в первом ряду сидят три священника,  я стала выспрашивать дотошно своих родных и составлять хотя бы первоначальный набросок того, что ученые люди называют генеалогическим древом. Клещи были положены на почетную дальнюю полку и благополучно забыты… до прекрасного праздника Сретение.

Каюсь, что не всегда внимательно слушаю и слышу тексты канона, читаемого на Утрени, и очень много пропускаю, а дома еще раз перечитать не всегда получается.  Но в этот раз в песни девятой канона, воспевающей Богородицу,  я совершенно четко услышала: «Клеще таинственная, како Угль носиши, како питаеши Питающего вся?»

Таинственные Клещи, / как Ты Уголь носишь, / как питаешь Питающего всех?

Невероятно – наша Богородица, которую мы воспеваем как «Вышшую небес и чистшую светлостей солнечных», как  «Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим», то есть та, которая ближе  Богу и славнее, чем Херувимы и Серафимы,  называется клещами, теми самыми довольно безобразными кузнечными клещами, что я и нашла в своем сарае. Ну и сравненьице … Даже обидно. 

 Загадка. Почему «клещи»? Что может быть общего у Богородицы с  клещами?  Отгадывать загадки славянских текстов – чрезвычайно интересное занятие, это всегда путешествие на машине времени вглубь веков и сквозь разные страны и языки. Но поговорим сначала о сравнениях и метафорах  вообще.

Когда два предмета сравниваются, то цель этого приема – показать, выявить общие признаки  двух предметов. Если в народной поэзии молодая девушка сравнивается с тонкой березкой, то понятно, что общие свойства будут – молодость, красота, изящество, свежесть, нежность, гибкость, то, что можно перечислять долго и не исчерпать этих общих значений, потому что поэтический образ всегда более объемен по смыслу, чем все наши объяснения, и в то же время он гораздо лаконичнее.  Представили  весеннюю березку с первыми листочками под слабым ветерком – и не надо никаких слов и объяснений про красоту и молодость.

Метафора – это такое сравнение, в котором не употребляется слово «как».  Это термин из поэтики Аристотеля, греческий, и означает «перенос» - перенос смыслов, перенос значения. Можно сказать, что метафора – это слово в переносном значении. Если мы обратимся к любимой со словами «березка моя тонколиственная», это и будет метафорой. А если скажем: «она,  как молодая березка, стройна и гибка», то это будет просто сравнением.

Богослужебные тексты насыщены метафорами, наряду  с параллелизмами и аллюзиями, это один из основных поэтических приемов, который встречается в любом воспевании, величании, восхвалении или гимне. В «Акафисте Богородице», в службах на Богородичные праздники  мы находим богатейшую россыпь таких метафор, которые поражают своим разнообразием и красотой образов. Вот как мы величаем нашу Богородицу:

• Царево Седалище

• Звезда, являющая Солнце

• Лествица небесная

• Мост, преводяй сущих от земли на небо

• Нива, растящая гобзование (многоплодие) щедрот

• Кадило молитвы

• Дверь словесных овец (словесные овцы – это мы с вами, «словесные»   значит «умеющие говорить», имеющие дар речи)

• Заря таинственного дня

• Цвет нетления

• Древо светлоплодовитое и благосеннолиственное

• Колесница Пресвятая Сущего на Херувимах

• Ключ Царствия Христова

• Корабль хотящих спастися

• Стена  всем к тебе прибегающим

• Столп девства

• Светоприемная свеща

• Луч умного Солнца

• Светило незаходимого Света

• Молния, души просвещающая

• Баня, омывающая совесть

• Чаша, черплющая радость

• Ковчег, позлащенный Духом

И, кажется, несть этим метафорам числа.  

Наиболее часто употребляющиеся богородичные  метафоры – это церковь, скиния, храм, чертог, дом, кивот, ковчег.  Многие метафоры имеют свою историю в ветхозаветных текстах – гора мысленная (Дан. 2, 35), руно (Суд. 6, 37), дверь (Иез. 8,8), и называются прообразами, то есть такими образами, которые предсказывают, предвещают то, что только случится в будущем. 

Церковь  прибегает к таким сравнениям и прообразам, когда говорит о непостижимом, о том, что мы не можем и выразить нашим будничным и довольно скудным языком.

Но ведь и в жизни так часто бывает, что когда мы не понимаем чего-нибудь, – даже из естественного мира, то мы тоже обращаемся к уподоблению, к сравнению с чем-то известным нам или опытно пережитым.  Кто никогда не пробовал какого-нибудь диковинного фрукта, может получить понятие о его вкусе путем сравнения его с известным. Но и это не даст ему окончательного понятия о неизвестном, а только приближение к тому. Так и в понимании вещей духовных мы через сравнения приближаемся и никогда не приблизимся вполне к тайне непостижимого разумом. 

Воспевая Пресвятую Деву, Церковь  указывает на соединение Божества с человечеством, –  притом с сохранением свойств обоих естеств – через ветхозаветные прообразы  купины, пылавшей, но неопалимой; лествицы, поднимавшейся от земли до неба; жезла, происшедшего от кореня Иессеева;  сладкой манны, собранной в «стамне» (сосуде); горы, от коей оторвался камень без участия рук человеческих; Авраамова шатра, принявшего невместимую Троицу; кивота, капли, - и т. д.

Но все это такие красивые, замечательно глубокие метафоры. А что же с нашими уродливыми кузнечными «клещами»? Какие общие свойства можно найти у Богородицы и этого уже давно вышедшего из современного обихода тяжелого инструмента?

Чтобы отгадать эту загадку, нужно набраться терпения и внимательно и медленно (что уже является ныне какой-то старомодной привычкой, как и медленная речь) перечитать еще раз весь канон. Читаем ме-е-е-дле-е-енно, вд-у-умчиво, и помним, что на трудных путях всегда будет ждать нас награда.

Так оно и есть. Вот она отгадка, ниточка, которая нас приведет к цели.

Пятая песнь канона на утрени Сретения начинается ирмосом:

«Яко виде Исаия образно (в пророческом образе) на престоле превознесена Бога, от Ангел славы дориносима (сопровождаемого телохранителями), «о окаянный, – вопияше, – аз: провидех бо воплощаема Бога, света невечерняя и миром владычествующа»

И далее Праведный Симеон  говорит Богородице:

«Огнь, – рече, – носиши, Чистая; Младенца боюся объятии Бога, света невечерняго и миром владычествующа»

И еще тропарь этой же пятой песни:

«Очищается Исаия, от Серафима угль прием, – старец вопияше Богоматери, – Ты, якоже клещами, руками просвещаеши мя, подавши Егоже носиши, света невечерняго и миром Владычествующа»

Очищается Исаия, / от Серафима уголь приняв, – / взывал старец к Богоматери, – / Ты же просвещаешь меня, / руками, как клещами подав мне Тобой Носимого, / светом немеркнущим и миром владычествующего

Эта песнь отсылает нас к видению пророка Исаии, которое описано в Книге Пророка Исаии, глава 6, 1-12 и которое всем нам знакомо по пушкинскому стихотворению «Пророк». Правда людям, учившимся в школе в советское время, как мне, например, говорили, что оно про пламенного революционера, отправляющегося просвещать народ и готовить его к земным преобразованиям и не говорили никогда, что это просто свободный пересказ очень важного библейского текста с определенным, конечно, развитием библейского сюжета, смысл которого для Пушкина был прежде всего в утверждении высокой роли поэта как пророка.

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

А вот текст первоисточника по-славянски, который  послужил Пушкину источником его вдохновения и к которому отсылает нас ирмос и тропари пятой песни канона на Сретение.

«Бысть в лето, в неже умре Озия, царь, видех Господа, седяща на престоле высоце, и превознесенне, и исполнь дом славы Его. И Серафими стояху окрест Его, шесть крил единому, и шесть крил другому, и двема убо покрываху лица своя, двема же покрываху ноги своя и двема летаху. И взываху друг ко другу, и глаголаху: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф, исполнь вся земля славы Его. И взятся наддверие от гласа, имже вопияху, и дом исполнися дыма. И рех: о, окаянный аз! Яко умилихся, яко человек сый, и, нечисты устне имея, посреде людей, нечистая устна имущих, аз живу, и Царя Господа Саваофа видех очима моима. И послан бысть ко мне един от Серафимов, и в руце своей имяше угль огненный, егоже клещами взят от жертвенника. И прикоснуся устом моим, и рече: се прикоснуся сие устнам твоим, и отымет беззакония твоя и грехи твоя очистит. И слышах глас Господа, глаголющаго: кого послю? И кто пойдет к людем сим? И рекох: се аз есмь, посли мя. И рече: иди и рцы людем сим: слухом услышите, и не уразумеете, и, видяще, узрите и не увидите. Одебеле бо сердце людей сих, и ушима своима тяжко слышаша, и очи свои смежиша, да не како увидят очима, и ушима услышат, и сердцем уразумеют, и обратятся, и исцелю я. И рекох: доколе, Господи? И рече: дондеже аще запустеют гради, от еже не пожити, и доми, от еже не быти человеком, и земля оставлена будет пуста. И по сих продолжит Бог человеки, и умножатся оставльшиися на земли.» (Ис.6, 1-12)

В переводе на русский:

«Было в тот год, когда умер Озия царь: увидел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном, и полон был дом славы Его. И Серафимы стояли вокруг Него: шесть крыл у одного и шесть крыл у другого; и двумя закрывали они лица свои, и двумя закрывали ноги свои, и двумя летали. И взывали они один к другому и говорили: "Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Полна вся земля славы Его!" И поднялась перекладина дверей от гласа их восклицаний, и дом наполнился дымом. И сказал я: "О я, несчастный, ибо я сокрушен! Потому что я – человек, и нечистые уста имею; и среди народа, имеющего нечистые уста, живу, – и Царя, Господа Саваофа увидели глаза мои!" И послан был ко мне один из Серафимов, и в руке у него был горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся он уст моих и сказал: "Вот, это коснулось губ твоих, и удалит беззаконие твоё, и грехи твои очистит". И услышал я голос Господа, говорящего: "Кого Мне послать? И кто пойдет к народу сему?" И я сказал: "Вот я, пошли меня!" И сказал Он: "Пойди и скажи народу сему: слухом услышите – и не уразумеете, и очами смотреть будете – и не увидите. Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их" И сказал я: "Доколе, Господи?" Он сказал: "Доколе не опустеют города, так что будут необитаемы, и дома, так что не будет людей, и земля захваченная будет пуста. И после того удалит Бог людей, и умножатся оставшиеся на земле".  

Именно после этого сопоставления, после этой переклички текстов и становится понятен смысл метафоры «клещей» и «угля» или «огня».

Как кузнец касается пылающего металла или углей клещами, а не прямо руками, так и Богородица носит в себе Бога как огонь, которым не опаляется, а потом передает этот Огонь, Владыку всяческих,  Богоприимцу, трепетно и со страхом взывающему:

«Огнь, – рече, – носиши, Чистая; Младенца боюся объятии Бога, света невечерняго и миром владычествующа»

«Очищается Исаия, от Серафима угль прием, – старец вопияше Богоматери, – Ты, якоже клещами, руками просвещаеши мя, подавши Егоже носиши, света невечерняго и миром Владычествующа»

Конечно, как же принимать огонь и угль голыми руками и не быть сожженным этим огнем? 

Ведь и мы, готовясь к таинству святого причащения, молимся: « но да будет ми угль пресвятого Твоего Тела и честные Твоея Крове во освящение , и просвящение, и здравие смиренней моей души и телу» и, причащаясь, сами становимся такими же клещами, касающимися Огня, и неопальной купиной.

«… радуяся вкупе и трепеща, огневи причащаюся, трава сый, и странно чудо, орошаем неопально,  якоже  убо купина древле неопальне горящее». Страшное и великое таинство. Страшно соединение с Божеством. Именно поэтому требует оно осмысленного тщательного приготовления и очищения себя.

И еще последнее об этой удивительной метафоре и образе.

Люди нецерковные не понимают, почему православные, подходя под благословение, целуют руку священника. Некоторые даже возмущаются тем, что священникам оказывается такое раболепное, по их мнению, почтение. Ведь они такие же люди, как и все. Никакие не цари и не вельможи. Какое старомодное и странное приветствие.

Для людей же церковных руки священника освящаются и совершением Евхаристии, и самим прикосновением к Чаше во время причастия. Они тоже становятся «клещами», держащими сосуд с Божественным Огнем. И целуя руки священника, мы выражаем благоговение не перед человеком, а перед святыней, перед великим таинством соединения Божественного и  осязаемо вещественного.

Какое интересное может быть размышление только над одним словом богослужебного текста.

Клеще таинственная,  не обожги нас Углем Божественным, но просвяти, спаси и исцели нас.